Обнесенную белой оградкой могилу отца Александра, почившего в мире (по рассказам большинства очевидцев) 9 мая 1945 года, нам показал кладбищенский сторож. О том, что покоится здесь человек, до конца дней своих с горячей верой служивший Творцу и Богу нашему, говорят многочисленные православные крестики, разбросанные по оградке, как цветы по полю, да тяжелый металлический крест на самой могиле.
Смыт дождями светлый лик с фотографии в траурной рамке. Но даже спустя полвека продолжает жить отец Александр в благодарных сердцах тех, кто в полные слез и потерь военные годы был согрет его любовью и молитвами.
Тропинка, ведущая к могиле, аккуратно расчищена. Чуть больше недели осталось до дня памяти о тихой его кончине. Тогда «зацветет» она нежными красками первых цветов, распустившихся веточек вербы. Придут поклониться заступнику своему и благодетелю не только свидетели короткой жизни отца Александра на шарьинской земле, но и все, чьи души тронули рассказы об этом удивительном человеке, и сегодня спасающем людей в дни бед и отчаяния. Унося с собой землю с могилы, чтущие память его верят в целительную ее силу. Так же как в избавление от скорбей и болезней обращенными к нему молитвами.
Кто и когда первым встретил в Шарье странного человека в изношенной до дыр рясе, с кровоточащими язвами на почти босых ногах - до сих пор остается тайной. Известно, что появился отец Александр в самый разгар Великой Отечественной, словно ниоткуда - лишь немногим духовным чадам открыл он историю своей жизни. Но весть о нем и молельном доме на улице Школьной разнеслась по Шарье и району в мгновение ока. Каждый день сюда приходили и приезжали люди, сохранившие в душе любовь к Богу, несмотря на царившее в стране безверие.
Именно благодаря им, живым и ушедшим в мир иной, имя отца Александра, по всей видимости обладавшего даром духовного провидения, не кануло в лету, не поросла травой и забвением могила его.
Подробности жизни отца Александра в Шарье пришлось собирать по крупинкам. К сожалению, за давностью лет мало осталось людей, знавших и видевших его. Но даже те воспоминания, которые сохранились до дня сего (в том числе и переданные по наследству от родителей и родственников), свидетельствуют о труднейшем подвиге, который добровольно принял на себя отец Александр, по воле Божьей нашедший свой последний приют на нашей земле и похороненный в самом центре старого кладбища в Козлове.
"И Покров Царицы Неба вечно будет над тобой..."
* * *
Рассказывает Маргарита Федоровна Замашкина:
- Фотография отца Александра и сейчас висит под иконами, доставшимися мне в наследство от мамы моей - Прасковьи Федотьевны Смирновой. Она хранила ее всю жизнь, как и память о батюшке. Непростой он был человек - Божий.
Появился отец Александр в Шарье году в 43-ем. Я в ту пору девчонкой была, лет 12-ти от роду. Жил он на улице Школьной в Ленинском поселке, на квартире у тети Наташи Хазовой. Дом у Хазовых был большой, разделялся на две половины. Одну из них и занимал батюшка. Много людей ходило сюда молиться, даже из других районов приезжали. В Шарье церкви не было.
Нам, ребятишкам, постоянно вертевшимся вокруг него, отец Александр казался тогда пожилым человеком, почти дедушкой, хотя было ему немногим за 50 лет. Наверное, из-за длинных волос и бороды, а также необычного вида. Ходил батюшка в старенькой рясе, зимой поверх которой надевал тонкий зипунок. На ногах ничего, кроме опорок - обрезанных валенок, не носил. А ноги у него больные были - в язвах все, которые почти постоянно кровоточили и гноились. Не помню, чтобы батюшка чем-то лечил их. Придет к нам вечером и прямо с порога маму мою просит: «Согрей, Паша, воды. Уж очень ноги-то болят». Да и как не болеть им, если на улице мороз под 30 градусов, а он почти босой. Погреет ноги - вот и все лечение.
На
плече отец Александр носил тяжелую холщовую сумку с камнями и всякой всячиной, которую подбирал прямо на дороге. Зачем, мы не понимали. Странный он был. А на наши вопросы по поводу сумки отвечал всегда одно: «Грехи ваши ношу. Надо же кому-то».
С нами, детьми, он был очень ласков. Особенно сирот жалел. Заботился о них. Знал, в каких домах люди побогаче. Придет, постучит в окно палкой и требует: «Яиц давайте, крупы, масла». А утром перед школой завтрак для бедных ребятишек приготовит и зовет всех: «Заходите, детки, Боженька вам хлебушка да кашки послал». Для себя, похоже, ничего не оставлял. Ни разу с нами за стол не садился.
Не пускает мама меня с сестрой и братьями в кино - бедно жили, деньги редко у нас водились. А батюшка улыбнется: «Что, Рита, хочется в кино-то? Ну на вот тебе копеечек. Бегите».
Он в доме у нас почти каждый день бывал. Молитвам учил. Я тогда все акафисты наизусть знала. Отдохнет немного и зовет меня: «Давай, деточка, акафист прочитаем - Божьей Матери или Николаю Чудотворцу». Чаще мы их пели. Голос у батюшки был удивительно красивый.
От недугов телесных избавлял. Один такой случай на моих глазах произошел. Ездила к нему молиться женщина из Мантурова - Шура Серова. Молодая еще, а на костылях. Вот однажды перед службой отец Александр говорит ей строго: «Бросай, Шурка, костыли, хватит уже». А та испугалась: «Да что вы, батюшка, упаду я».
- Не упадешь, бросай!
Шура глаза зажмурила, костыли бросила - и пошла, и зашагала. Ходила потом только с палочкой.
О прежней жизни отца Александра я ничего, кроме того, что родом он из Архангельска, не знаю. Правда, часто он мать свою покойную вспоминал - нежно очень о ней отзывался. И все повторял: «Вот закончится война, ни одной ночи у вас не ночую, уеду в Архангельск, к ангелам - архангелам». Мы, глупые, думали на родину к себе отправится. А он через несколько часов после сообщения о победе умер. Родина его, видно, не на земле была.
Народу на похороны собралось столько, что ни на одном параде такого не видела. Часа два люди только прощались с батюшкой у могилы. Похоронили его на следующий же день, в 5 часов утра - боялись еще большего столпотворения.
А незадолго перед смертью своей отец Александр долго со мной разговаривал. И в разговоре бросил невзначай: «Я, Рита, на кладбище вашем памятник поставлю. Все ходить будете». Какой памятник имел он в виду - собственный или на братской могиле погибших воинов, которого в ту пору не было? По крайней мере, к тому и другому люди, действительно, ходят постоянно. Особенно 9 Мая, в День Победы и кончины дорогого нашего батюшки.
Долгие годы на могилке его горела лампадка, потом исчезла. Новую металлическую оградку и крест лет 10 назад поставила Любовь Ивановна Витушко - Люба Дудина (ныне покойная). Девушкой она была любимым чадом отца Александра. Старая деревянная оградка сгнила. А земля с могилки исчезает до сих пор так быстро, что едва успевают подсыпать. Лечатся люди и батюшку добрым словом поминают.
* * *
Рассказывает Вера Егоровна Тимофеева:
- Жили мы неподалеку от батюшки, на улице Куйбышева. В войну я ребенком была, да младший братик Генка со мной рос. Помню, что появился отец Александр в середине войны, сразу после того как служившего до него священника за шпионаж посадили - якобы на Заячьем хуторе с рацией взяли. Глупость, конечно, но человек бесследно исчез.
А отца Александра мы поначалу за нищего принимали. Даже побаивались. Во время службы он совершенно преображался - столько в нем было достоинства, лицо светлое, чистое, голос бархатный - одно удовольствие слушать. А на улице - юродивый да и только. Походка, как у старика, - мелко-мелко ногами семенил, все что-то с земли поднимал и в сумку складывал.
Людей отец Александр удивительно тонко чувствовал. Только взглянет на человека - уже знает все его мысли. Добрых с добром принимал, а нечистых сердцем, случалось, и гнал. В 44-ом году на пасхальной неделе такое, например, произошло. В этот день особенно много старух на моление пришло. А старухи эти любили про батюшку посплетничать. Идет он по улице, а те шепчутся: «Вон, глядите-ка, поп благой». Утаить от него ничего нельзя было. После службы взглянул на них и сердито так пригрозил: «Вот я вам сейчас задам». Сказал и вышел из дома, дверь на ключ запер. Бабки с испугу из окон повыпрыгивали. Остались только я, Генка и бабушка наша. А на лавках яйца, куличи, пироги - чего только нет. Освящать принесли. Вот уж наелись мы вволю - не утерпели с голодухи. Через 10 минут входит батюшка, как ни в чем не бывало, улыбается нам: «Ну что, детки, покушали во славу Божью? Вот и ладно, и хорошо».
Прозорливый он был. Все, что ни предскажет, сбывалось. Да только война шла, горе кругом, смерть, боялись многие предсказаний его. Тетка Глафира, соседка наша, после смерти дочери своей Ольги из дома не выходила, завидев батюшку. А вот почему. Сидели мы летом на канавке, болтали, семечки щелкали, и тетка Глафира тут же. Вдруг отец Александр идет и прямо к нам. Кладет ей на плечи платочек беленький. Она было мне его протягивает. А батюшка ей: «Тебе, тебе, на тябло (под иконы то есть) положи. Пригодится скоро». Через день-два дочку ее поездом зарезало - стрелочницей в депо работала.
5 или 6 мая бежит брат мой Генка по улице и орет не своим голосом: «Верка, Верка, поп в речку упал!» Мы туда. Смотрим, выбирается батюшка из Березовки, рукава у рясы широкие - по воде стелются, в руках берестяное ведерко, сумка холщовая на плече. Вылез и к тетке Кате, что рядом жила, на крыльцо сел. Плачет бедный: «Вот дурак, в такую-то холодную воду попал». А 9 мая и помер - сильно, видно, застудился.
Знал он, когда умрет. Бывало, бегу за ним: «Батюшка, батюшка, когда война кончится?» А он грустный такой станет: «Разве смерти моей хочешь, Верочка?» Он очень нас с Генкой любил. И тетя Наташа Хазова, хозяйка его, знала это, никогда детей от дома своего не прогоняла. И на поминки нас позвала.
На самих похоронах мы не были - ночью его на кладбище увезли. Но помню, что накануне похорон по улице пройти было нельзя. Столько народу собралось попрощаться с батюшкой.
* * *
Рассказывает Мария Кирилловна Вагина:
- Мы с мамой жили на Старой Водокачке. На квартире у нас стояла очень верующая женщина - тетя Маруся Онкина. Она и привела в дом отца Александра.
Батюшка как вошел, начал кого-то из-под стола, из-под лавок выгонять - и все к двери, к двери. Потом просит маму: «Собери-ка мне Марусенькины платочки носовые». Мои то есть. Перестирал их и на веревку развесил. И потом, как мама мне рассказала, всю ночь не спал, стоял в изголовье моей кровати, плакал и молился, чтобы Господь мне терпения дал. Сбылись его пророчества. Выйдя замуж, родила я девочку - инвалида, 16 лет она жила - ни сидеть, ни есть сама, ни ходить не могла. Света белого не видела я от горя.
В дом батюшки мы часто ходили - помолиться. Какие чудесные были у него иконы! Таких нигде я больше не видела. Проповеди читал - заслушаешься. А уж если песни запоет церковные - слезы градом текли. Мне стыдно было при всех плакать, так я за печку пряталась. И обязательно, как придешь к нему, что-то подарит. Иконочку преподобного Тихона Калужского до сих пор храню, хоть и потемнела вся. А перед тем, как замуж выйти, батюшка дал мне зеркальце и расческу мужскую. За одного хотела пойти, спросила его - мой ли это суженый? Ничего не ответил, плюнул только. Я и отступилась от жениха этого. Скоро другой появился.
Я взрослая была уже девица, а все дедушкой Александром его звала. Таким он мне казался. Может, из-за бедной своей одежонки, которую ни за что не хотел менять на другую, и больных ног, покрытых страшными язвами. Однажды иду с работы, а батюшка мне навстречу. Пооглядывался и шепчет: «Марусенька, дай мне копеечку».
- Зачем, вам, дедушка Александр, копеечка? Я больше могу дать.
- Нет, нет, копеечку. Я вон там дом строить буду.
Сейчас я живу в доме на том самом месте, что указал батюшка. Построил его, правда, не он, а мы с мужем, но пророчество, которого в тот момент, я, конечно, не поняла, сбылось.
В войну я работала в Госбанке бухгалтером. Моя знакомая Тася Червякова, тоже бухгалтер, на фронте была. Три месяца весточек от нее мать не получала, извелась вся. Пошла к отцу Александру узнать, жива ли. Многие за этим к нему ходили. Он даже сетовал порой - мол, в гадалку превратили. Но мать Тасину принял благосклонно. Потом она вот что рассказывала. Насыпал отец Александр на стол земельки и спичек в нее навтыкал - круг из них получился. Внутрь круга этого положил что-то. И запричитал вдруг: «Ой, ой, курочка-то, смотри-ка, с яичком. Ну ничего, прибежит твоя дочка домой».
Через пару месяцев Тася вернулась с фронта с ребеночком. Оказывается, была в окружении и уже беременная - чудом удалось вырваться.
Батюшка на плече сумку огромную с камнями носил. Я жалела его: «Дедушка, ведь тяжело тебе!» Тяжело, отвечает, грехи-то ваши носить.
О смерти его я узнала от постоялицы нашей. Пришла на Школьную, а дедушка мой на лавке лежит в своей комнате. Светлый такой - живой словно. Попрощалась с ним, поплакала. Больше увидеть его не довелось. На следующий день узнала, что уже похоронили батюшку.
* * *
Рассказывает Леонид Павлович Рыжов:
- Мои родители - Павел Сергеевич и Елена Кузьминична Рыжовы очень были дружны с батюшкой Александром (особенно отец), чтили его, как человека Божьего. Он и был таким. Мы с сестрой-близняшкой Тамарой целые вечера, разинув рты, слушали его рассказы о Боге - такая теплота и свет от него исходили. Жили бедно, голодали. Отец Александр жалел нас, ребятишек, часто приносил что-нибудь из еды, а матери иногда тайком давал деньги. Она пыталась отказываться, батюшка сердился: «Господь послал детям твоим, а ты брать не хочешь!»
Перед смертью, которую он давно себе предвещал, отец Александр передал моему отцу тяжелый серебряный крест - самую дорогую для него вещь. Хранился он в нашем доме до 46 года, до дня ареста отца.
Запомнил я сквозь страх и слезы, как ночью ворвались к нам вооруженные люди и, перерыв весь дом, увели отца. Исчез и батюшкин крест.
Осудили отца по 58 статье, объявили «немецким шпионом». Вернулся он через 8 лет, больным и седым стариком, не способным радоваться даже собственному освобождению и реабилитации. Единственное, что еще жило в нем, - это вера в Бога и память об отце Александре. Жива она и во мне.
* * *
Рассказывает Анна Александровна Удалова:
- Отца Александра я не знала, просто потому что меня в то время на свете не было. Но безмерно благодарна ему за то, что он спас от смерти мою старшую сестру Нину, родившуюся в 1941 году.
Мама наша, Мария Поликарповна Удалова, жила с Ниночкой в Якшанге. До трех лет девочка хорошо развивалась - рано начала ходить и говорить. А на четвертом году у нее вдруг отнялись ноги, она совершенно перестала есть. К каким только докторам мать ее ни носила - никто и ничего не мог понять. В конце концов поставили диагноз - истощение. Но мама в него не верила. В доме была корова, а значит и молоко, и масло, и все, что необходимо ребенку. Разуверившись в докторах, повезла Нину к отцу Александру. Взяв малышку на руки, он протянул ей кусок булки, который Нина тут же с жадностью съела. Мать была настолько поражена увиденным, что начала возить Нину к нему каждую неделю. Тем более что дома она по-прежнему в рот ничего не брала, только из рук отца Александра. Он и сам стал приезжать к нам, чтобы покормить девочку. Нина скоро совсем окрепла. Мама всю жизнь повторяла, что Нина наша отцом Александром у Господа вымолена.
Мама рассказывала еще, что отец Александр повторял часто: «Как только объявят победу, я по Шарье шагу не ступлю. С мешочком да пешочком туда отправлюсь». И на небо пальцем показывает. Она, конечно, не понимала его слов. Думала - как же не ступит, на вокзал да все равно ногами идти? А батюшка Александр 9 мая умер, сразу после сообщения о капитуляции Германии.
* * *
Рассказывает Елена Михайловна Шистерова:
- У моей покойной тетушки Людмилы Николаевны Ревенко была красивая бархатная сумочка, с которой она никогда не расставалась - подарок отца Александра. Да еще его фотография. Перед смертью тетя отдала фотографию мне, наказав беречь и ходить на могилку к батюшке.
Я в годы войны еще девчонкой-подростком часто встречала отца Александра, но еще больше слышала о нем удивительных рассказов.
Отец Александр навещал семью Смирновых, что жили в Козлове. У них была дочь Валя - тогда уже невеста на выданье. Шел он к ним всегда через поле, наберет букетик цветов и обязательно Вале подарит. При этом все песенку пел: «Не сама машина ходит, машинист машину водит». Валя скоро вышла замуж за машиниста и прожила с ним долгую, счастливую жизнь.
Однажды мама моя сажала капустную рассаду на пасхальной неделе. Вдруг у нашего забора появился отец Александр. И как же он маму ругал за этот ее грех! В этом году капусту у нас никто не купил, хотя раньше никогда такого не случалось.
Неподалеку от нас стоял дом многодетной семьи Смирновых. Старшую их дочь тоже звали Валей. Мать в войну умерла, 7 деток осталось сиротами. Отца, правда, на фронт не забрали, но дома его почти никогда не было - машинистом работал на железной дороге.
Голод страшный. Ребятишки есть просят, а Вале и дать им нечего, плачет только да молится. В один из таких дней приходит к ним отец Александр и протягивает мешочек пшенной крупы: «Это вам Александр послал». Отца их родного именно так звали. Решили, что от него, обрадовались. А тот через пару дней приехал, в дом вошел - ничего понять не может. На столе каша, дети довольные сидят. «Откуда?» - спрашивает.
- Как же, папа, ведь это ты послал!
- Кто угодно, только не я.
Тогда только поняли, в чем дело.
Сирот батюшка особенно почитал, жалел очень. С этой же Валей другой случай был. Бежала она откуда-то домой. А дороги асфальтовой у Ленинской школы в то время не было. Весна. Грязь страшная, колеи такие, что утонуть можно. А на ногах кое-какая обуточка. Никак дорогу не перейти, чтобы не испачкаться.
Навстречу Вале отец Александр идет. Видит, что девчонка у края дороги топчется. Снял с себя фуфайку и под ноги ей бросил: «Иди, сирота!» Та растерялась, не знает, что делать. Неудобно вроде на чужую одежду ступать. Батюшка опять к Вале обращается, строго уже: «Иди, иди, для тебя же бросил». По этой фуфайке и перескочила она через грязь. Отец Александр фуфайку поднял, встряхнул и дальше отправился.
За братской могилой на Козловском кладбище колодчик был. Выкопал его отец Александр, наказывал всем: «Умру я, вы на колодчик мой ходите, воду берите - исцеляйтесь. Берегите его». Скамеечка там когда-то стояла. И многих эта вода, действительно, исцеляла - тех, кто с верой приходил. Теперь зарос он травой. Не сберегли колодчик батюшкин.
* * *
Рассказывает Анна Макаровна Петровская:
- Святой человек - Отец Александр. Многих в Шарье удивил. Хотя, чего скрывать, были и такие, кто ненормальным его считал. Не каждый мог понять, что такое подвиг юродства, насколько он тяжел и велик. Тем более в те годы, когда люди без церквей и пастырей жили, как брошенное пастухом стадо.
У нас на улице Вокзальной батюшка бывал почти каждый день. Дом стоял рядом с прокуратурой, и я первое время откровенно побаивалась его визитов. Даже просила документы показать. Батюшка, Слава Богу, не обиделся, принес паспорт. В нем прочитала, что является он служителем культа, фамилия - Ребячьих, отчества не помню.
Как позже сам он рассказывал, был сослан в Шарью после долгого заключения. Около десятка лет провел в лагере на Колыме. На родину в Архангельск вернуться ему не позволили. Часто вспоминал тюремные нары в три ряда, на которых даже вытянуться в полный рост невозможно, голод, холод, бесконечные допросы. Несколько раз предлагали ему отречься от Бога, обещая в этом случае сразу домой отпустить. Но он жил с Богом, с Богом и умереть хотел.
О северной своей родине всегда вспоминал с грустью. О соборе, в котором служил иереем. К сожалению, забыла, что это был за собор. Посадили его, как и многих других священнослужителей, за веру, хотя официально повод был назван другой. Злой человек написал на батюшку донос. Как ни плакали люди - прихожане того собора, как ни заступались, видно, так Богу было угодно.
Несмотря на странное свое поведение, умом он обладал здравым. По всей видимости, в юности получил блестящее образование. Достаточно было взглянуть на его каллиграфический почерк, послушать проповеди. Как-то я спросила его об этом. Батюшка ответил односложно: «Образование говоришь? Большое, Аннушка».
Да и не могло быть иначе. Вырос батюшка в богатой по тем временам семье. Отец его был известным в городе человеком. Ему, как единственному сыну (в семье росли еще 2 девочки - сестры батюшки) покупались все лучшие костюмы, которые появлялись в магазинах Архангельска. Но уже в юности все его существо тянулось к Богу, к вере и противилось всякой роскоши. Несколько раз сестры (одну из них он называл Лялей) почти насильно уводили его на танцы. Приведут и смотрят, кого брат танцевать пригласит. Он смеялся, рассказывая об этом: «Я, Аннушка, самую бедную девочку выберу - и одета она плохо, и не смотрит на нее никто. А мне до чего же радостно на сердце от ее улыбки, довольного личика. Ляля домой в слезах прибежит, жалуется родителям: «Ну просто стыдно за него, мама! Что хуже, то и берет». Скоро перестали сестры меня по танцам водить. А я и рад».
Первое, что он сделал, решив отречься от мира, в трескучий мороз босиком перешел Северную Двину - такое испытание себе выбрал. Ночь после этого на печке просидел, вся кожа с ног сошла, а мать под иконами плакала: «Матерь Божья, за что ты меня наказала сыном таким?» С тех пор ноги у него и покрылись незаживающими язвами. Отец даже бил батюшку несколько раз от отчаяния. Но он только молчал и молился - ни за что не хотел с пути Божьего свернуть.
Вернувшись из заключения, с родными никакой связи не имел. Мать батюшки умерла еще при жизни его в Архангельске. Судьбы отца и сестер мне не известны. Но батюшка называл себя сиротой.
Отец Александр всех любил, а если кого и гнал, то только для того, чтобы человек исправился, в себя заглянул. В каждом видел и душу его, и будущее. Трудный подвиг взял на себя ради Христа. Случалось, и пожалуется: «Ты бы знала, Аннушка, как ноги-то болят. Сними мне опорки, милая». Стану снимать, а ноги у него все в кровь стерты, язвы страшные. Маме никогда не разрешал разувать его, все меня дожидался. Многие предлагали батюшке и одежду теплую, и обувь - не брал, отказывался.
Мама, помню, ругала его за глаза, цыганом называла. И я не сразу привыкла к необычному поведению батюшки. Однажды он домой собрался. Мама мне в коридоре шепчет: «Что-то отец Александр растолстел в одночасье. Опять вещей недосчитаемся». И точно, заглянули на печку - одной подушки не хватает. На следующий день приходит как обычно и сразу маме с порога: «Ругаешь, меня, Машенька? Ничего, ничего, я подушечку твою хорошему человеку отнес. Ему спать не на чем, а у вас еще есть. Делиться надо с бедными».
Потом рубашек, теплого белья мужа своего, который на фронте в то время был, я не досчиталась. Обиделась даже на батюшку. Зачем же вы, говорю, отец Александр, бельишко-то мужнино забрали? А вернется, что носить будет? Поднял он глаза на меня, словно в душу заглянул: «Ну, если вернется, мы ему шелковое справим». Не придала я значения словам его. Много ли, мало ли времени прошло, приходим к отцу Александру с Любой Дудиной. Он в своей комнате лежит на лавочке, увидел меня да как закричит: «Ой, нога, нога!» На Любу вообще не смотрит, все на меня. Потом собачку фарфоровую протягивает с отбитой лапкой: «Береги ее, Аннушка». Я опять в полном недоумении. Через пять дней получаю письмо от лейтенанта, который сообщает мне о смерти мужа моего во всех ужасных подробностях. Павлику на поле боя ногу оторвало по самый пах, умер он через два часа, не доехав до госпиталя.
Любила я мужа. Думала, не переживу. Схватила собачку эту и бегом к отцу Александру. Рыдаю в голос. А он прячется от меня, не выходит, хозяйке сказал: «Не могу я видеть, как она плачет!» Через несколько дней сам пришел: «Пора перестать, Аннушка, слезы лить. Скажи твоему Павлику сейчас - вернись на землю, не захочет. В хорошем месте он у Господа». Муж мой верующим был человеком, добрым.
Очень батюшка любил икону «Знамение Божьей Матери» и акафист Пресвятой Богородице петь. Голос у него был просто ангельский. Поет и плачет. Вслед за ним и мы. Но слезы эти сладкими казались. Вокруг война, горе, смерть. А на душе вдруг так легко станет, словно и нет никакой войны, да и земли нашей грешной тоже - только Бог и небо.
Что удивляло меня в отце Александре - никогда он власть советскую не ругал, по произволу которой столько лет провел в лагере. Не из-за страха, конечно, а по причине глубокого своего смирения перед волей Божьей. Грех жаловаться, в Шарье батюшку представители власти не тревожили. «Связываться с ненормальным стариком» считали ниже своего достоинства (их слова). Он, конечно, весьма причудливым казался, но эти «умники» даже представить себе не могли, насколько он был нормален.
Единственный раз забрали его в милицию. Заинтересовались, что такое батюшка в своей огромной сумке носит. А когда вытряхнули ее содержимое на пол и посыпались оттуда камни и камешки, палки, бумажки, тряпочки - весь уличный мусор, расхохотались: «Иди отсюда, поп дурной, чтобы больше твоей ноги здесь не было». Отец Александр тихонько собрал «вещички» свои и одно только ответил: «Бог с вами, я сюда и не просился».
О чудесных исцелениях людей батюшкой по Шарье легенды ходили. Маму мою от ожога вылечил одним только крестным знамением. А женщине незаживающую послеоперационную рану смазал гноем из язв своих. Та испугалась, конечно, но через три дня и думать о больной ноге забыла.
Заболел отец Александр за день-два до смерти, выкупавшись в холодной воде. Скорее всего, тяжелым воспалением легких. Благодарю Бога, что успела с ним попрощаться. О болезни его мама мне сообщила и о том, что батюшка ждет меня.
Когда вошла в дом Хазовых, отец Александр лежал на постели - исхудавший, со впавшими глазами, красный весь от высокой температуры: «Заболел я, Аннушка, сильно заболел. Уйду скоро. Вот только война закончится».
Упала я на колени: «Простите, батюшка. Обижали мы вас. Цыганом называли». Горько было на душе от тихой его улыбки, близкой разлуки с ним. Он с трудом дотянулся горячей рукой до моей склоненной головы: «Простил я всех, девочка. Жаль мне вас, бедных». Это были последние слова, которые услышала я от дорогого батюшки. На прощание протянул он мне конфету и красивую бумажную розочку. На следующий день, после того, как объявили победу, отца Александра не стало.
Все его подарки - афонский крестик, фотографию, живописную икону Иоанна Богослова, собачку с отбитой лапкой хранить буду до последнего дня. Но дороже всего написанные им четыре строчки стихов, ставшие путеводной звездой всей моей жизни:
Не жалей делиться хлебом
С каждой бедной сиротой.
И Покров Царицы неба
Вечно будет над тобой.
* * *
Умер отец Александр в возрасте 55 лет. Ровно столько исполнится 9 мая со дня смерти батюшки. Упокой, Господи, душу его во святых обителях Своих!
Данная статья журналиста Марины Шатровой была опубликована в газете Ветлужский край в апреле 2001 года и завоевала первое место в областном конкурсе газетных публикаций за 2001 год. Фото Людмилы Белых.
В настоящее время (весна 2001 года - прим.вебмастера) редакцией газеты "Ветлужский край" проводится сбор пожертвований на обустройство могилы о.Александра. Желающие внести свой вклад звоните по телефону (09449) 2-13-62.